Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести - Дмитрий Снегин

Панфилов вышел из машины, поздоровался.

— А все-таки объясните нам, товарищ повар, по какой такой причине вы расположились здесь?

— Место самое подходящее, товарищ генерал. Рядом ущелье, а по нему, по самой низине, сквознячок тянет, весь дым от кухни по дну ущелья уходит. У каждого свой рубеж, товарищ генерал. Думать об этом тоже надо при современной технике войны.

— Вы, вижу, молодец, — пожал ему руку Панфилов. — Думать надо... обязательно надо. Ну, а ваш рубеж мы как-нибудь преодолеем не нарушая.

В машине он с наслаждением потер ладонью о ладонь, распрямил плечи, довольно крякнул.

— Вам, товарищ водитель, надо иметь в виду подобные неожиданности.

— Вынесло их прямо на дорогу, — не сдавался шофер.

— На войне как на войне. Все надо предусматривать, все предвидеть. — И Панфилов засмеялся, отчего его маленькие глаза сузились еще больше. Смеялся он заразительно, открыто, всем лицом, и, когда умолкал, смех еще долго таился в складках губ и в морщинках под глазами.

2

На сборном пункте Панфилова встретили обычным докладом. Не прерывая отдыха бойцов, расположившихся на мягкой зеленой траве, он после приветствия шагнул в центр живого кольца. Молодой безусый боец с быстрыми, чуть раскосыми глазами расстелил перед ним плащ-палатку, и Иван Васильевич с удовольствием опустился на нее в тени барбарисового куста.

Бойцы молча, со сдержанным любопытством рассматривали своего генерала. Сапоги на них были пыльные, гимнастерки влажные, края пилоток пропотели — покрылись темными венчиками.

Панфилов снял бинокль, вынул портсигар и, как бы продолжая давно начатый разговор, негромко спросил:

— А что у вас в окопах произошло? — и в его карих глазах забегали лукавые искорки.

Бойцы затаили дыхание, настороженно глядя на генерала. Панфилов закурил, переводя хитроватый взгляд с одного лица на другое. Когда его глаза остановились на том бойце, который раскинул перед ним плащ-палатку, солдат смущенно встал, без улыбки проговорил:

— Красноармеец Сырбаев... Пустые окопы были, товарищ генерал. Ложные.

— Выходит, в западню попали?

— Выходит, так, — согласился боец, и его молодое смуглое лицо потемнело.

— А кто в разведке был? — продолжал допытываться генерал.

Сырбаев развел руками, неопределенно ответил:

— Мы.

— Позарились на легкую наживу, как говорится, — вступил в разговор другой боец с мужественным обветренным лицом, — а мы на этом вас и словили.

«Должно быть, Фролов», — подумал генерал. Боец говорил с обидой в голосе, видимо, переживая оплошность своих товарищей, и его узловатые пальцы то сжимались в кулаки, то снова распрямлялись.

— Уж не Сырбаева ли вы приняли в объятия? — обратился к нему Панфилов.

Фролов оглядел добрыми серыми глазами Сырбаева и, ухмыльнувшись, пробасил:

— В объятия... Попадись мне настоящий враг, я бы его принял... я бы его так принял... — и вновь его огромные ладони сжались в свинцово-тяжелые кулаки.

— Одним словом — не дыши! — закончил за него генерал.

Взрыв хохота взлетел над поляной, перекатным эхом отозвался в ущелье.

Панфилов, смеясь одними глазами, молча пускал колечки дыма. Потом он переменил позу, выпрямив затекшую ногу, и заговорил ровным, спокойным голосом:

— Очень плохо, товарищи! Разведчик должен видеть все. И не только видеть, а понимать виденное. Простофиля в разведчики не годится. Его всегда перехитрят.

Иван Васильевич глянул на Сырбаева. Черные глаза бойца то расширялись, то суживались. В них светился быстрый сообразительный ум, и Панфилов с удовлетворением подумал, что из этого бойца, вероятно, выйдет настоящий разведчик. Такие люди не повторяют ошибок, они хорошо учатся, делая выводы из каждого своего промаха. Только направляй их по верному пути.

— Не раз придется нам, товарищи, доставать вражеского «языка», — продолжал Панфилов, — но прежде чем идти за «языком», разведчик должен узнать все повадки противника, изучить его оборону, отыскать в ней слабое место, знать, где можно проникнуть к врагу незамеченным, а где он так тебя чесанёт, что и головы не сбережешь. Вот как должен действовать советский воин, если он назвался разведчиком. Так действовать велит нам Родина.

Глаза Панфилова загорелись. Он встал, закинул руки за спину и, глядя вдаль, закончил:

— Родину нашу, как мать, любить, лелеять надо. И драться за ее честь и свободу мы обязаны геройски, без оглядки!..

Уже взбираясь по лесистому склону к злополучным окопам в сопровождении комиссара полка и комбата, генерал услышал слова Фролова, обращенные, видимо, к незадачливому разведчику:

— Подходящий генерал. Такой нас в бой слепыми не поведет...

Панфилов нахмурился, почувствовал себя неловко, и покосился на сопровождавших его командира батальона и комиссара полка. Логвиненко шел ровно, ровно дышал и чему-то улыбался. Бронзовое лицо Момыш-улы было хмуро, — командир батальона был явно чем-то раздосадован. Иван Васильевич хотел заговорить с Момыш-улы, но тот перед самыми окопами вырвался вперед, и, добежав до густого кустарника, остановился и оправил гимнастерку. При приближении генерала он скомандовал: «Встать, смирно!», и тотчас, словно из-под земли выросшие, за его спиной появились командиры. Баурджан шагнул навстречу Панфилову:

— Товарищ генерал, командный и политический состав вверенного мне батальона собран для разбора проведенных тактических учений.

Панфилов поздоровался, скомандовал «вольно», вынул часы, посмотрел на небо, будто сверяя показания своего хронометра с солнцем,и проговорил:

— Приступим, товарищи.

Баурджан Момыш-улы коротко изложил суть проведенной «операции», не упуская, однако, мелочей, которые ему казались важными. Он так и подчеркнул: «Я считаю, что мелочей, как таковых, в бою не бывает».

Панфилов слушал, не перебивая командира батальона. И только когда тот, вытянувшись, отчеканил: «Я кончил, товарищ генерал», спросил:

— «Противник» оказался не там, где он должен был быть по плану, и вам пришлось сделать обходный маневр. Так я вас понял?

— Так точно, товарищ генерал.

— Поэтому вы навязали ему бой на час сорок семь минут позже обусловленного приказом срока?

— Да. Местность оказалась труднопроходимой, и мы запоздали к исходному рубежу, — с глухим волнением ответил Баурджан.

— А потом вы приказали атаковать ложные позиции? — как бы не замечая волнения комбата, продолжал спрашивать Панфилов, взглянув при этом на комиссара, который возглавлял группу «обороняющихся». Тот добродушно улыбался.

— Так точно, — совсем помрачнев, подтвердил Баурджан, и в его широко открытых черных глазах вспыхнули огни оскорбленной гордости.

Панфилов пристально вгляделся в эти разгоряченные глаза, без иронии спросил:

— Вы сердитесь?

— Да.

— На кого же или на что?

— На себя, товарищ генерал.

— А... Ну, это уже полбеды.

— Вы упрекнули моих бойцов, — продолжал Момыш-улы, — в плохой разведке. Они не виноваты. Виноват я.

Генерал вопросительно посмотрел на него, как бы ожидая, что же еще скажет комбат, и тот глухо закончил:

— При постановке задачи батальону я упустил из виду, что «противник» может применить хитрость, в частности, завлечь нас в ложные окопы.

— У меня к вам, товарищ старший лейтенант, больше вопросов нет.

— Разрешите мне, — обратился комиссар полка.

— Пожалуйста.

— Я хочу отметить только одно обстоятельство. Все бойцы, товарищ генерал, отнеслись к учению по-деловому, серьезно, понимая всю ответственность предстоящих боев с фашистами.

— В чем это выразилось?

— В той деловитости, с какой подгонялось снаряжение, проверялось оружие, а главное — в том настроении, которое владело каждым бойцом.

— В каком именно настроении? — не унимался Панфилов.

— Да вот, например, — улыбнулся Логвиненко, боец Фролов. Сидит, осматривает винтовку и говорит соседу: «Я был неплохим бригадиром в колхозе, а теперь понимаю, что мне великое дело поручили — защищать Родину. Дело, конечно, нелегкое, так ведь нам самая трудная работа всегда по плечу. Справимся».

— Хорошо сказал, правильно, — скупо улыбнулся Панфилов.

— И все бойцы так думают, товарищ генерал, — добавил Логвиненко.

Солнце поднялось над горами, и его горячие лучи пронзили воздух. Звенели на все лады птицы, и у всех, кто был сейчас с генералом, тепло и радостно стало на душе от этого солнца и света, от зелени и гомона птиц, а главное — от простых, полных глубокого смысла слов, сказанных Иваном Фроловым.

Панфилов, помолчав, повернулся к Момыш-улы и проговорил:

— Да, «противник» у вас оказался не на плановом месте, и он правильно сделал. Но бой навязывать ему надо было в назначенный приказом срок. Выполнить приказ при любых обстоятельствах — закон для советского командира. Так и запомним.

Как только генерал обратился к нему, Момыш-улы встал. Ему вспомнился только что совершенный марш по крутым скалистым склонам, по каменистому ущелью, которое и завело их в сторону. К тому же эта непроглядная ночь, когда так легко теряешь ориентировку. А генерал, словно угадав его мысли, неторопливо продолжал: